Пред грядущим парадом
        /поэма/

        Посвящается всем Козловым, которых я знаю, включая Валентина Бобрецова.

        «Но есть, есть божий суд, наперсники разврата».

«Лишь суд исторьи емля над собой –
Который может состояться завтра».


        Действующие лица и комментарии:

Козлова – в основном, женщина. То пьёт, то бросает.
Покойник – эпизодический второстепенный персонаж поэмы. Переходное состояние от человека к трупу. Ещё может существовать и мыслить, но уже не понимает – как.
Мы – лирическое «я» автора, включающее в себя его отношения с различными людьми и целыми их группами.
Явления природы – существуют и иногда включаются в движение повествования.
Также в поэме действуют на правах персонажей несколько легко узнаваемых цитат, отдельно не оговариваемых.

        Ещё один комментарий:
    Так как многочастное поэтическое произведение с сюжетом, действующими лицами и их развитием является, по существу, разновидностью музыкального произведения, а именно оперы, то без предпосланного объяснения читателю/слушателю бывает довольно трудно разобраться в том, что же, собственно говоря, в этом произведении происходит. Поэтому, чтобы читателю было легче включиться в ход повествования (действующим лицом которого он тоже, по сути дела, является), нужно, видимо, объяснить следующее: главное действующее лицо поэмы, некто Козлова, находясь в естественном для неё нетрезвом и оттого особенно восприимчивом состоянии, листала на сон грядущий журналы «Здоровье», статьи которых, смешавшись с образами Апокалипсиса, превратились в её сознании в чудовищные видения конца мира и сопутствующих ему страшных пертурбаций. Но среди этих видений ей явился знак, что если она сейчас же пойдёт к Неве и всю её выпьет до дна, конца мира не будет. И вот, в целях спасения мира, Козлова идёт к Неве и начинает её пить. Описание выпивания Невы Козловой разворачивается на фоне сцен чрезвычайного падения нравов, вырождения, уничтожения духовных и нравственных ценностей и прочих примет нашего времени и нашего места в этом времени.


            1


Апокалипсис и журнал «Здоровье»
Равно страшны для воображенья.
Козлова клянётся в том собственной кровью,
Лёжа во тьме без движенья.
И перед мысленным взором её проплывают
Бледный конь, и сумрачные трамваи,
И другие средства передвиженья,
И особенности беременного положенья.
Огромная саранча, и катар желудка,
И рожденье на свет ублюдка-
Мутанта
        из ума не идут никак.
И был ей знак:
В общем, надо пойти туда,
Где меж берегов вся в разводах вода,
Поднатужиться – и воду превратить в вино
(как-нибудь),
        и пить, покуда не обнажится дно.

И пошла Козлова к реке-Неве
В одном ботинке, в одном рукаве,
В рукаве стакан гранёный без дна…
Здесь оставим Козлову. Пусть пьёт она.

        ------------------------------

Займёмся тем временем нами,
Нашими явями, снами,
Нашими судьбами, божьим судом и судом истории
И явленьями, относятся к нам которые.

                       -------------------------------

Мы – это мы. Собирательный, в общем-то, образ.
Мы парим, побеждая робость
Поднебесья,
        в обществе всяких своих отношений,
Которые не выносят друг друга, прядут ушами и крутят шеями.

Мы – это мы. В этом, видимо, есть своя правда.
Мы ходили под грохот (давно) канонады.
Мы и смерти смотрели в лицо.
А теперь – нам чужого не надо –
Мы в поэме являемся, прекрасные, чистые взглядом,
С запылённым терновым венцом.

                      ----------------------------------

Козлова – она живая
        и пьёт. Таким образом
Она не может быть собирательным образом.
Хотя, в этом есть одно «но»…
Превратила же она воду в вино!


            2


О чём вы, явленья природы,
Сказать мне хотите так страстно?
            – Не зная теченья и броду,
               Не суйся ты в воду напрасно.

О чём вы так важно и строго
Молчите, песчинки и глыбы?
            – Труда приложивши немного,
               Ты много не выловишь рыбы.

О чём ты мне, небо, толкуешь?
Что скажешь мне, лес за рекою?
            – Прожить эту жизнь дорогую –
               Не то, что пройти через поле.

О чём вы, каменья, коренья,
И грады, и веси, и вехи?
            – Ты делу отдай своё время.
               Ты выдели час для потехи.


            3


Козлова пьёт, припав к реке,
На четвереньки встав.
Её стакан зажат в руке,
В реке её уста.
Она пьёт водку и портвейн,
Пьёт лодку и луну.
Елозят ноги по траве,
Уходит взор ко дну.
И, выпитая из реки,
В желудок влитая, луна
В желудке том пьяным-пьяна
И плачет там она.
И оттого она темна,
Колеблема вверху,
Что изнутри Козловой ввысь
Она отражена.

Зато Козлова вся сквозит,
Просвечена луной.
Обнажена, она стоит
На четвереньках
        и глядит
В приближенное дно.


            4


Вот он утренний голос народа
ergo голос утренний божий
в девять тридцать по местной программе
голос внутренний праведный ложный.

Так с утра говорит вся Россия:

            «Продуктивность скота повышая путём демократии
            повышая надои путём повышения гласности
            мы придём к совершенству когда нас пошлёт туда партия
            с ускореньем. Но нынче Отчизна в опасности».

Это голос народа, и я, ощущая волнение,
Ощущая и жалость, и стыд, и в желудке бурчание,
И туман в голове – я пойду тем не менее
Вместе с этим народом, с неверьем его и отчаяньем.

                        -------------------------------------

Как я любила когда-то ощущать единство
С этой землёй, со всеми изгибами и складками её почвы,
С любым муравьём, что самозабвенно трудился,
Таща песчинку в районе какой-нибудь поселковой почты
К муравейнику там же, которого уже нету,
Но зато есть трактор, который его уничтожил.

Это я без намёка. Но по всем приметам
Ожидается осень, большой урожай и Суд Справедливый Божий.

                             ----------------------------------------

На месте этого чувства осталась дырка в душе.
От вселенной к земле она в пустоте протянулась.
Сквозь неё к нам спускается солнце, и дождь прилетает, и снег. И вообще
Если б не этот туннель – земля бы весной не проснулась.

            ---------------------------------------

Но когда о любви начинает печься душа,
Так и хочется выть, на четвереньках стоя,
Как Козлова, примерно.
            (Как она хороша,
Если с неба глядеть вниз, в пространство земное!

Ведь сквозь неё сквозит выпитая луна,
Ведь так и ластится к ней с радужной гривкой волна,
Ведь, если всё глядеть пристально сквозь века,
Всё, бездонный, блестит в руке Козловой стакан!)


            5


Конструкции лирического плана
обнажены.
        Лирическое «я»
барахтается в луже атрибутов
во тьме предначертаний.
        Назначенье
деталей
        обозначено так чётко,
что совершить ошибку не дано.
О чём это?
        Конечно, о любви.
О нас с тобой,
        не связанных любовью.
О наших отношеньях,
        что любовью
не станут, а иным – не могут быть.

И всё же – дело движется к развязке.
Лирическое «мы» сдирает платье
и падает в отверстую постель.

            ---------------------------------------------

Эта постель отверста до центра земли.
Вот и летим сквозь магму, сквозь пламя и камни.
Кверху лицом летим и видим – в небесной дали
Птицы и люди маячат и машут руками.

Со скоростью счастья, влекущего ток крови,
Со скоростью дел и бед, бегущих у беглеца за спиною,
Неутихающий жгучий вечный холод любви
Тащит нас вниз, в раскалённое жерло земное.

Вот ладонь на плече. Вот щека у щеки.
Так и летим сквозь мир, сквозь подземные звёзды и воды.
И, зеркальные, с той, другой поверхности нашей реки
Поднимаются, мчатся к нам спиной стремительные антиподы.

Там уж не пить, не есть, там не рожать детей,
Там позабудем всё, всё позабудем скоро.
Там только холод любви, пробирающий до костей,
В раскалённом чреве земном рождает моря и горы.

            ---------------------------------------------------

И всё-таки там, внутри, возникает порядок земной,
Там возникаем и мы из горящей негаснущей пыли.
Что же здесь дразнит нас несбывшейся долей иной,
Светящейся сквозь нутро земли, где мы были, были?

Что же нас здесь томит? Что же нам брезжит здесь?
Сквозь дно обмелевшей реки – выпитой, канувшей в недра?
Был же оттуда знак, ветвь золотая, весть,
Горечь нездешних трав, свист неземного ветра?

Был же нам голос здесь, даже и понят был.
Что же мы медлим, ждём, что ж мы дрожим в испуге?
Там, у истоков рек, к светлому телу трубы
Ангел уже протянул холодные слабые руки.

            ------------------------------------------------------

Вроде, не страшно, нет.
            Но что, коли этот суд
застанет нас за едой, в постели, с лживыми снами,
в дачном сортире?
            Ведь так и пойдём, куда позовут,
с ложкой у рта,
            со спущенными штанами.
Ведь так, наверно, пойдём
            навстречу своей душе.
Грозный, торжественный миг.
            Ангела лик прекрасный.
Души зверей и цветов, души машин в гараже,
все, куда надо, пойдём,
            зная, что жили напрасно.

Вроде, не страшно, нет.
            Но что, коли там в вину
будет поставлено всё, чем здесь дышали и жили?
Выйду к реке, а там…
            Нет, я только взгляну,
не видно ли на берегу звёздной небесной пыли.


            6


Сколько птичка ни летай – а где-то сядешь.
Как кукушка ни кукуй – никто не вечен.
Но зато – куда ни глянь забавы ради –
Сотни лет всё те же взгляды, те же речи.

Всё заляпано, всё в копоти и саже,
Всё забрызгано дождём окно в европу,
Всё заплёвано вокруг, но это даже
Умиленье вызывает, а не ропот.

Ведь подумаешь: а как бедняги-птицы? –
Тратят силы, стонут в небе, с ветром споря…
Нет, коль выпало в Империи родиться,
Лучше жить в глухой провинции у моря:

На маяк прекрасный вид и на помойку.
И Неву Козлова пьёт – и выпьет, видно.
А вчера пришлось мне выбраться на Мойку
(Это, кажется, её воспел Овидий).

            ------------------------------------------------------

По городу бродит – не леший, но вроде того –
            какой-нибудь горший, гороший.
Он водит кругами.
Вот, скажем, меня: от Аларчина моста к Покровке,
Потом на Садовую, и к Театральной,
И дальше – бульваром – к Манежу.
(А надо мне было к Козловой,
Не к той, что Неву собирается выпить,
К другой совершенно – к Настасье,
Что рода мужского и Валею Бобрецовым
К тому же зовётся – и надо мне было
К нему, на Желябова, возле Конюшенной, надо мне было в кофейню.
Мы кофе с ним пить собирались).
А этот меня всё водил и водил
По городу, так что я, хоть не забыла
О встрече, но только ходила
И даже подумать совсем не могла
Без страха о чём-нибудь.
Так он меня на Мойку и вывел,
Где Кушнер гуляет
            и пишет стихи, по стихам его судя.
Но я его там не встретила вовсе.
Да он и возник-то здесь к слову.
Хотя – неспроста. Ведь истории суд,
Наверно, для всех.
            го не избегнет, наверно, и Кушнер.


            7


Подруга безумья – декабрьская мгла
Из мира торчит.
Что ни мысль – то игла
Впивается в темя.
            И дождик горчит,
Когда под него подставляешь язык,
И странные слёзы – черны и косы –
У каждой птицы в глазах.
Стою, обернувшись назад,
А там – ни величья, ни счастья. За что
Господь укрывал меня тёплым пальто,
Когда надвигалась гроза?
Зачем он мне пальцы в мороз согревал,
И ручку давал, и бумагу давал? –
Ведь знал, что ленива и зла,
Что не воспою ни травинку в росе,
Ни светлых, любимых, прекрасных друзей,
Ни облик их, ни дела.
И, Боже, как страшно теперь! В пустоте
Ни звука, ни эха, ни «Эй!», ни «Ах!»
Как мышка у кошки пищит на зубах,
Так слово пищит на листе.


            8


Суду потомков вопреки
И Божьему Суду
Мы так прекрасны и легки,
Добры, и мыслями чисты, и вечно на посту.

Но суд истории сейчас
(Не завтра, а сейчас)
Пускай не оправдает нас,
Но пожалеет нас.


            9


Покойник – это жизнь, закончившая жить.
Он помнит, что и как, но отвлечён от жизни.
Жизнь делится на миг, движение и знак.
Всё прочее – не жизнь. Покойник тёмен, наг,
Огромен, бородат, он думает о тризне.

О, тризна – это жизнь! Там есть и знак, и миг,
Движений хоровод, друзей зовущий голос.
Ах, этот голос-боль! Поднялся он и сник.
Покойник смотрит внутрь, в свой пуп, в брюшную полость.


            10


Козлова пьёт который день
И счастлива она.
Покойник уползает в тень
И там лежит без сна.

Есть полчаса у нас с тобой,
С тобой наедине,
И в этот миг, мой дорогой,
Ты вспомни обо мне.

Среди томительнейших грёз,
Пред тем, как травы смять,
Ты вспомни дом, где Ленин рос,
И Родину, и мать,

И тут – со мной наедине –
Ты вспомни обо мне.
Козлова пьёт. Покойник – нет.
Все счастливы вполне.


            11


На грядке растёт мокрица, щавель, лебеда.
Что было посажено – так никто и не вспомнит:
Ничто не взошло. Зря струилась сквозь почву вода,
Зря червяк разбивал земляные горячие комья.

Что же было посажено Богом на свой огород?
Лучезарные очи? Прекрасные нежные речи?
Ах, какой это был бы красивый, счастливый народ,
Если б вправду взошёл, показал золотистые плечи

Из земли. Если б воздух высокий вдохнул
Полной грудью – и в рост потянулся, и к солнцу, и к свету…
Так и нам отвечать на суде, признавая вину,
Повторяя бессмысленно, горько: «Не ведал… Не ведал…»

            ---------------------------------------------

Александровско-александрийский фаллос, прервавший течение неба,
Тем и виновен, что здесь стоит.
Я ощущаю страх и стыд,
Глядя на его гранитную наготу.
Что же ангел там, наверху, на посту,
Каково-то ему, склонённому, там?
Над душою – крест, а в сердце – стыд.
И этот столб пред глазами стоит
Даже там, где нет ни черта.


            12


Мы не простим друг другу, что нет названья
Тем отношеньям, узам, корням, которыми мы едины.
Мы не отличим теперь встречи от расставанья.
Наши судьбы бредут в пространстве порознь. И чай наш невыпитый стынет
Где-то в веке другом, в другой отчизне. В постели
Нашей совместной острый меч лежит между двумя камнями,
И шар земной поворачивается еле-еле
На скрипучей оси наклонной, бесплодные даты переставляя. И жизнь меж нами
Медной струной натянута, вытоптанной дорогой.
Если века пройдут между нами – мы их и не заметим.
И ничего не ждём. И стоим у порога.
И не дадим имён ни домашним зверям. ни детям.

Нам не узнать друг друга. Позволить словам встречаться
Помимо душ – странно. Да и неловко
Слышать, как из пустот доносится выдох «счастье»,
Обозначающий то ли смерть, то ли встречу, то ли прожитой судьбы бесполезную уже уловку.


            13


Козлова, бросившая пить, –
Козлова не вполне.
Покойник очень хочет жить
И воет при луне.

А мы с тобой, а мы с тобой,
Неважно. впрочем, – что,
Но важен сумрак голубой,
Ползущий из кустов,

Но важен воздух, и песок,
И горизонта нить.
Беспечный пульс стучит в висок
И хочется любить.

И хочется смотреть вперёд
Сквозь видное в окне.
Козлова ждёт. Она не пьёт.
Она Козлова не.


        14


Выйду на улицу тёмную ждать трамвая,
И когда он проедет мимо, вспыхнув искрами в небе,
Отразившись в лужах вечерних. где мостовая
Просвечивает и отражается в грядущем снеге,
Я его не замечу и не пойму – последний
Это трамвай сегодняшний или завтрашний первый.
Не замечая времени. расползаясь от лени,
Дрожа и сжимая в круглый комочек нервы,
Хочется выть от бессилья, от непониманья
Как устроено время в этом краю весною,
Когда волчьи ночные глаза трамваев
Окружают, сжимают пустое кольцо временнóе.

            -------------------------------------------------

Такие огромные чайки на наших помойках,
Такие высокие страсти, что хочется плюнуть в окно,
Чтоб этот плевок о крыло буревестника этого брызнул в осколки,
Чтоб этот плевок этой страсти высокой ударил в чело…
Такие на нашей помойке сытые волки,
Что даже овцу, если даже и выйдет овца
Из дому – не тронут. Такие полезные травы,
Что только понюхаешь раз – и живёшь без конца,
Живёшь и живёшь. И такие прекрасные нравы
На нашей помойке, что каждый – товарищ и брат
Любому другому, который окажется рядом.
Как хочется, боже мой, плюнуть в окно, где торжественно в ряд
По струнке с рожденья стоят обитатели этой земли пред грядущим парадом.

            -----------------------------------------------

И покуда время теряет свой вечный смысл,
о гранитные сумерки этого города разбиваясь,
покуда последний трамвай по рельсам бежит, как последняя мысль
в этом пространстве, покуда луна кривая
на ветру дрожит, как последний лист,
можно не видеть ничего вокруг – вот оно, счастье!
Можно и не заметить, как из-за кулис
памяти выйдет ноябрь-рецидивист
и жизнь разобьёт на части.
Да так ли всё страшно? Ведь и это – судьба,
и другое – судьба. Что случится – то судьбою и станет.
И время свой вечный смысл обретёт внутри огромного лба
этого города. И жизнь соберётся в целое,
                         в целую гору дерьма,
                         в целую гору величиной во всё мирозданье.


            15


– Буря! Скоро грянет буря! –
Так орал, со штилем споря,
Буревестник, позже с горя
В лоб себе пустивший пулю.

Если спросите, откуда
Эти сказки и легенды, Я отвечу: от верблюда,
Что оплёван как-то кем-то.

Потому что только дети,
Только дети и Козлова
Верят так во всё на свете –
И в молчание, и в слово.

            ---------------------------------------

Козлова стоит во тьме
На четвереньках.
Луна в её животе
Тренькает, бренькает.

Жарь, балалайка-луна,
Пой же, Козлова, пляши.
Всё ближе созвездия дна,
Всё слышимей поступь души.


            16


Есть у Козловой старший брат,
Естественно, Козлов.
Он ей всегда, конечно. рад
Без всяких разных слов.

Есть у Козловой верный друг,
И тоже он Козлов.
Он чистит сам морковь и лук,
Когда готовит плов.

Есть у Козловой старый муж –
Он истинный Козлов,
Он кряжист, жилист, сед и дюж,
Он свой для всех козлов.

И все Козловы нам друзья,
И мы им всем друзья.
Жить без Козловых нам нельзя,
И им без нас нельзя.

            --------------------------------------------

Поэтам свойственна печаль
И вещий оптимизм.
И ничего-то им не жаль.
Ползи, змея, кусай и жаль –
Они не глянут вниз.

Козлова вновь не пьёт, и вновь
Ей сладок белый свет.
В душе её теперь любовь.
Она теперь поэт.

Она теперь на бледный лоб
Спускает чёлку, чтоб
Под ней сгущались и росли
Мирьяды мыслей, соль земли
И пузыри земли.

Она теперь Козлова-страсть,
Она – Козлова-звук.
И взгляд её спешит упасть
На жизнь, на мир вокруг.

            ----------------------------------

Ну ты, поэт, иди сюда,
Воспой нам… ну… струю…
            – Я не могу, Неву я пью,
               На четвереньках я стою,
               Во рту моём – вода.

Ну ты, поэт, сюда неси
Жар сердца, знак и звук!            
       – Я не могу. Из всех трясин,
          Из всех болот вокруг
         Сюда течёт вода, вода,
         Я пью её, я пью всегда,
         Всё падает из рук,
         Блокнот, и память, и слова
         Сквозь пальцы утекли.
         Вода жестока и права.
         И холодней земли.
       
       ------------------------------------------


Там – промолчу, а здесь отвечу: «Не знаю».
Можно разрезать меня на куски – каждый кусок не знает.
Можно Козлову распять – и Козлова не знает,
Как это вышло – не написать, если писалось.
Как-то так вышло.
        За лешим пойти
По городу, страх лелеять,
Язык прикусить, зимою шить пёстрые сарафаны –
Так и выходит – не говорить, когда говорится.
И всё равно – не знаю.
            Так здесь скажу.

А там – не отвечу.
Не отвечу, задумаюсь и пойму.
Пойму.
И заплáчу.


            17


По улицам ходила
Большая крокодила
Она она голодная была.

И была она учёна и зла

Увидела крокодила Козлову
И взяла её за основу –
Сняла шкурку, создала назидательный образ
И вставила в повесть.

И плачет Козлова, содранной шкуркой блестя.
И кричат над ней чайки белые невские.
И пьёт Козлова, на четвереньках летя
По небу, в дали былые, детские.

            -------------------------------------

Как перечень слабых и сладких надежд,
Летят с нею звёзды. Приди же, утешь,
Тот, кто всегда утешал.
Блестя и плача, Козлова летит уже почти как душа.

            -----------------------------------------


Ах, чёрные, ах, страшные, ах, вечные дворы.
Мы выросли, мы выбыли, мы вышли из игры.
Мы посуху, и по морю, и по небу спешим
Туда, где чувство каждое становится большим.
Закончилось везение, зажили синяки,
Спасательные лопнули на станции круги,
Каждый наш шаг отдаётся в небе теперь
Стуком миров друг о друга, громом вселенских потерь.

            ------------------------------------------------

Кто нас водил за ручку по бережку синего моря,
Золочёную рыбку клал нам в лёгкие сети?
Кто нам песни пел, заколдованным голосом вторя
Чудным всем чудесам, что грезились нам на рассвете?

Для того и жили, чтоб слышать чудесное пенье,
Чтобы сны колдовские нам снились и явь колдовская.
А теперь эта жизнь, умещающаяся в мгновенье,
В дуновенье, в дыханье нас дальше себя не пускает.

Кто нас водит теперь за ручку по всем чудесным открытьям?
Кто нас любит? Кто балует нас теперь? Кто нас теперь ласкает?
Кто нас вёл – тот и сам-то не знал дорог, а вёл по наитью,
К синю морю привёл и оставил. А что дальше – и сам не знает.

            ----------------------------------------------------

Убитый комар воскресает и кусает в нос
Убийцу. Козлова в небе Неву пьёт.
Чью-то светлую душу ангел мимо пронёс,
Нежно держа, как птицу, в ладонях её.

Две луны на небе – в Козловой одна
И другая рядом. Тих дуэт их щемящий.
Пей, Козлова, покуда ещё видна
Ты оттуда, где мы стоим и вслед тебе машем.

            ------------------------------------------------------

Кто нас спасал от детских всех передряг,
Выйди, лицо покажи, посмотри, какими мы стали.
Джинсы и куртки наши наклеечками пестрят
И устали мы, Господи, как устали.

Жить-поживать бы, добра наживать – ан нет –
Только наклеечки пёстрые. Будет ли всё в порядке? –
Ты нас в последний раз спаси, дай нам ответ,
Сжалься над нами, с тобой игравшими в прятки,

Сжалься над нами, взошедшими на земле,
Где посеяно было другое. А может быть, именно это?
Сжалься над нами, ведь мы, как умели, росли.
Смилуйся – дай нам ответ. Спаси – не давай нам ответа.

            --------------------------------------------------------

Простое, как мы…
И чаянья наши до срока
Отчаяньем ветра в минувшее сносит. И мимо
Сегодня.
И мимо.
И снова гляжу с оптимизмом
В минувшее, где всё случилось, как дóлжно случиться.
Грядущего нету.
И взгляд, оптимизма исполнен,
Втыкается в небо, где чаянья наши, как чайки,
Кричат, исчезая. И исполнен их крик оптимизма.
И эхо в минувшем, простое, как мы. И заглохло.

            ------------------------------------------------------------

Зазубренным краем
Блестит осторожная тьма.
Играем, играем,
И сходим, играя, с ума.
Не выпить Козловой
Всех винных морей на земле.
И вещее слово
Летит в обезумевшей мгле.

Портвейные реки,
Закусочные берега…
Закушен навеки
Вопрос, превратившись в «ага».

Исконное, здешнее,
Выпуклым донышком льда
Покрыто всё прежнее.
И ни следа, ни следа.