Стихи из книги «Письма в черных конвертах»

(Часть 4)

*   *   *


Только предчувствие смерти заставляет цвести сады
и наполняет небо звездами и птичьим пеньем
и миг последнего счастья накануне беды
превращает в вечность.
            И, вооружась терпеньем
иудейским,
            о, Летува, маленькая моя
родина, потерянная в поколеньях,
я разве плачу, назад смотря?
Я разве плачу?
            Вооружась терпеньем,
устремившись ввысь и куда-то вбок,
своего имея только жизнь да имя,
я лишь предчувствие смерти и слово Бог
могу отдать тебе, объединив с твоими.


                        1991, январь
       

*   *   *


Свиньи и бисер,
            горох и стены,
Читатели и писатели,
            товарищи и друзья,
Хорошие и ужасные,
            сломленные и целые –
Мы жили и, вроде, выжили,
Но больше так жить нельзя.

Такою вот речью звонкою
Я начала б обращение
Ко всем, кто еще при разуме,
При памяти и при проч…
Ко всем, кто за годы странные
Не выпал из поля зрения,
Кто посох не взял, кто крыльями
Махнув, не умчался прочь.

Но не было продолжения
У речи с началом пламенным,
Поскольку его не выдумать
И не к кому обратить.
Стою посредине города
В пространстве пустом и каменном
И молча гляжу в созвездия,
Не зная, как дальше быть.


*   *   *


Детский лепет любви тем мудрей, чем бессвязней. Слова
Не имеют ни прав, ни цены. Только жалость права.
Только нежность в цене. Только то, что не знает стыда,
Освещает во мраке счастливой печали звезда.
Посули мне Господь… Но я выберу память. Не свет
И не звук. Но молчанье и темень. Не пред, но уже,
Но потом. Отрекаясь от стаи предчувствий, примет,
Я войду в небеса узнаваний и миражей,
Если только… Но нет. Та черта, за которой нет черт,
Или дрожь, за которой бестрепетный гордый покой,
И, не зная стыда или счастья, с презреньем отвергнувши жест
Единенья с живущими… Но помаши мне рукой.

*   *   *


Я сквозь толщу лет не вижу его лица
но я помню о том что он был на этой земле
и обо всех кто прошел земной свой путь до конца
я всегда вспоминаю когда лиц не видно во мгле
и в темной ночи когда сердце дрожит в груди
в этой проклятой части мира имя которой «здесь»
я всегда вспоминаю о тех кто готов пройти
темный путь земной не боясь пропасть в темноте
холодна любовь лишь пальцы её горячи
лишь губы её дрожат лишь глаза закрыты её
нескончаема эта ночь и в безумной этой ночи
есть один лишь разум – любовь – и солнце встаёт

*   *   *


Есть ли что в этом мире короче свободы. Сиянье
ослепительной молнии. Тел двуединых слиянье.
Птицы лёгкая тень. –
Но об этом и речь, и судьба. Но об этом, об этом
целый мир – от начал до скончания света.
И бессмертные души без тел
там, за гранью – о том же. Но здесь (о, свобода, свобода!)
подожжённые молнией, рушатся своды,
о, свобода! И был ли тот миг?
Зверь двуспинный взбесился, бессмыслен и страшен,
тени птиц ненасытных средь пастбищ и пашен
(о, свобода!) О, карканье их!


*   *   *

Если даже не думать о том, что нас ждет в конце,
Если даже не плакать о тех, кто был нам друг,
Если даже не жить вообще, не иметь в лице
Общих черт со всеми, не протягивать рук
Для пожатья, за милостыней, туда,
Где лежит огрызок карандаша,
Если даже и слов не знать, все равно – беда,
Все равно растраченная душа
Слабой тенью рвется туда, где свет,
Тихим эхом рвется туда, где звук.
Ах, душа моя, там нас вовсе нет,
Там одно лишь счастье всегда вокруг.
А на эти камни прольется свет,
А на эти травы продлится звук –
И обрывок речи, благословенья след
все сотрут, что было в этом краю наяву.
И поэтому, даже если молчать, как мышь,
Даже если ждать знака лежа, уткнувшись лицом в песок,
Все равно окажется, что стоишь и кричишь,
И сотрясает мир твой слабенький голосок.



                                                              1990–1992