Вдвоем с алфавитом






                O Ruskaja zemle! uzge za shelomjanem esi!
                    (из частной переписки на волапюке)






 ***


Не умнее и лучше  но лишь беззащитней с годами
Всё истирается плоть вьются витки не кончаясь
Так всё внимала душа на волнах океанских качаясь
Так и должна бы звучать на прибрежный песок попадая

Сутью сквозит сквозь слова звуком маячит сквозь створки
Всё тосковала вдали берега внемля и зная
Так и теперь говорить можно
                             но та ли иная
Всё молчаливей душа.
                          Смотрит и внемлет.
                          И только.



***



Встав на цыпочки и пытаясь достать луну,
Журавля, или, скажем, вершину Монблана,
В общем, что-то, понятное зренью. Покинув родную страну
И вернувшись в неё, строя заново мысли и планы,
От которых ничто не изменится ни для кого... Чуждый брег
Тем прекрасней, чем чуже, покрытый глазурью и глянцем...
В обшем, как-нибудь так размышлять – но – в Швейцарии где-нибудь,
                  скажем, на горе Розенберг,
Где монашки кивают так грустно и ласково нам, иностранцам.



***



По гибким сугробам приснившейся в детстве страны
По странным ухабам по рытвинам мемориальным
Замёрзшие реки в прозрачных стоят берегах
И видно сквозь небо как кружатся в мире созвездья

Не столько осталось чтоб этим ещё дорожить
Но некуда деть из души эти хрупкие виды
И звёзды нам светят с вниманьем над нами кружась



***



бесполезней архивов стихов непонятней сомнений глупей
но отчётливей голоса крови
(и короткий полёт голубей
одинаков в Париже и Пскове)
но слышнее пространства и явственней стука сердец
вечно бьющихся рядом
(тривиальней начала надёжнее слова "конец"
бессловесней ограды)
но нужней и весомей всего что слагается в жизнь
то судьбою даримо
(это только созвучья звучащие миражи
голоса) – и проносятся мимо



***



...Но бытиё – скоропортящийся продукт,
Оно теряет от времени свой привкус счастья,
Свой аромат бессмертья. Подгнивший плод
Сладок, и прян, и питателен. Но волненья
Не вызывает. Так что пойдём
Нюхать ноябрь, трогать море, смотреть небеса –
Мы ведь уже прикасались, уже любовались,
Странно опять повторять эту позу и жест.



***



Закрыть глаза и представлять, как звёзды
Живут, о чём их плавные движенья,
Когда поют, и водят хороводы,
И нашей бедной ведают судьбой
(Закрыть глаза – и сжалятся. И воды
Втекут в истоки. Или пораженья
В победы обратятся. И природа
Полюбит нас. И дымом над трубой
Запахнет из раскрытых настежь далей,
И пожалеют нас, и нам дадут
Покой, и свет, и жёлтые медали).
Закрыть глаза и слышать, как поют.



***



орды философов ярых
с логосом наперевес
шли чтобы взять эту крепость
или восславить её
но всё мрачней и безлюдней
стены охватывал лес
и усмехалось иное
лучшее бытиё



***



Это привычка к несчастью и страсть говорить ямбом
Привели сюда мой народ когда-то из жарких полдней
И хрупкие наши головы смешным защищённые нимбом
И хилые наши тела с корзиной грибами полной
Маячат в лесах комариных
Душных июльских хвойных
Все страхи уже отринув
Погибнув в минувших войнах
И когда мы роняем нимб над грибом склонясь как над чудом
И когда говорим стихами которых никто не слышит
Только жалость к этой земле нас хранит и уменье смотреть как выше
Обступивших деревьев по гладким небесным стезям наши души бегут отсюда



***



А мы вдвоём с российским алфавитом
Поставив куклу-музу в шкаф на полку
Пойдём бродить по миру налегке
Где что увидим ей потом расскажем
Достанем с полки расплетём косички
По моде и оденем и причешем
И пусть играет в наши словеса



***



Среди миров в мерцании светил
Моя звезда светила и увяла
На холмах Грузии я Вас ещё любил
Но здесь любить душа моя устала
Среди пустот в молчании миров
Взамен высоких чувств и страстных споров
Я слышу лишь мычание коров
И хриплый рокот глохнущих моторов
Не то любовь что голос и печаль
Не то тоска что память и томленье
Но то и есть что ничего не жаль
Среди миров на холмах в отдаленье



***



Вооружённый логосом и знаком,
Ведомый только голосом и страхом,
Разъединённый с небом и землёй,
Хранимый эхом, тенью и покоем,
Но хватишься – и нету под рукою:
Всё обернулось пылью и золой.

Под серым пеплом проступают ткани
Движений, смыслов, вечных ожиданий,
И угли собираются в крыло,
И взмах его рождается из праха,
Влекомый болью, немотой и страхом,
Но одолев железо и стекло.



***



Стану прoще печальней и легче
И подвластнее чудесам
Поднимая бескрылые плечи
К чужеземным пустым небесам
Что запомнится то и награда
Что ни сбудется то и судьба
И другой почему-то не надо



***



Запах солнца и свет апельсина умножив на жизнь и любовь
        и сложив с дуновением ветра и пеной морскою
И узнав до конца и поняв и с бессмертьем сравнив
        и не выбрав но став бесконечна
Дожидаясь момента когда над короткою тенью мирскою
Проступают фигуры небесных строений
        и в воздух взмывают беспечно
Я стояла средь мира за ниточку дёргая слово
Что парило вверху и играло и тихо смеялось
Не имело значенья и смысла и знака ещё никакого
Не отбросило наземь и пело.
        И что с нами сталось?



***



Как будто всё обещанное Богом
Уже оценено и продано и стыдно
В себя смотреть и выйдешь на дорогу
И глянешь вдаль и ничего не видно

Постыл себе и миром нелюбим
И предназначен только лишь для пенья
И обернувшись видишь только дым
Да контуры бессмысленных строений

И непонятно шаг или верста
До той судьбы и до чего угодно
И глянешь вверх там линия проста
И так легко в пространстве так свободно



***



Здесь печальная нежить в песочницах тихо играет
То куличики лепит то строит грядущему козни
И вдали над заливом уныло заря догорает
Значит поздно уже в этом городе видимо поздно
Мы и жили не так и с судьбою не так говорили
Но зато мы любили свой бледный и матовый остров
И бежим из него прижимая к груди драгоценную горсточку пыли
И боимся забыть и забыли и что это за перекрёсток



***                            



Когда любовь к отеческим гробам
К берёзам вялым к сорнякам воспетым
Потащит нас в Швейцарию в Париж
Пугать ворон и тешить ностальгию
Портрет российской скорби в полный рост
На фоне Лак Лемана и Монмартра
Судьба нажмёт на кнопку как фотограф
Да был ли право этот Петербург



***



Выражая и жестом, и голосом, напрягая и ум, и вниманье, и совесть, и честь,
Отмирающих чувств волоча за собою след,
То отечество славлю уныло, которое, может быть, есть,
То чужбины пугаюсь, которой, возможно, и нет.

Опадает листва. За окном цепенеет ноябрь. За спиной –
Одичалые стаи следов, слетевшихся ниоткуда.
Всего-то и есть у нас, что кружащийся шар земной,
Да звуки случайных слов в тиши, да ожиданье чуда.



***



Я пишу на заборе бетонной отчизны моей,
Где погода взамен судьбы, где судьба не написана в звёздах.
Это что-то вроде письма. Адресату, впрочем, видней.

От звучания слов не колеблется каменный воздух,
Не сминаются складки одежды погибшей любви,
По которой ни плача уже, ни насмешки, ни даже забвенья,
Но погода взамен. Ветер сбить и сломать норовит
Замести, уничтожить – так выглядят здесь дуновенья.

Чем на бога роптать, или друга порочить тайком,
Иль морочить тоску – лучше подпись поставить и точку.
За забором отчизны погода. То ли плачет о ком,
То ли вечным дождём по привычке смывает за строчкою строчку.



***



те времена где светят маяки
и всё ещё почти бессмертны люди
они ведь и не так уж далеки
но вспомнить странно
        с головой на блюде
одна в толкучке местных дискотек
история ни в чём не виновата
но мы всё лжём и смотрим воровато
понять пытаясь что-то в пустоте



***



Нам целый мир–отечество. Чужбина
Нам только здесь. И Царское Село
От Петербурга дальше, чем Париж,
Поскольку путь туда не пролегает
И не влечёт туда воображенье.




***



Какие песни ангелы поют
Не слышно в этот час на этом пустыре
Но рождество и холодно
        и ёлки
В домах игрушечных игрушечные
        томно
Стеклом блестят и шелестят фольгою

Как просто написать без рифм и боли
Без страха даже
        Рождество и Ёлка
И холодно
    и странно на земле
Когда не слышно ангелов и небо
Отдельно существует от земли




***



Но здесь в начале ноября
Темно, тоскливо
Зима бросает якоря
На дно залива

На серый снег, горбатый снег
Садятся тени
Печальных птиц, прошедших лет,
Чужих растений

И я в трамвае в темноте
Проеду мимо
Тех улиц, лиц и площадей
Что так любимы



***



не искушать судьбы капризами ума
причудами души соблазнами созвучий
и будет жизнь проста и полны закрома
они же сундуки
    ах право станет лучше
не так уж мы нужны на этом берегу
да ведь и на другом не так уж точно также
глядишь и стёрся след в рождественском снегу
и пройденный наш путь непройденного глаже
и пройденный наш путь неотличим вполне
от снежной золотой непройденной дороги
да ведь всего и есть что дальний свет в окне
но можно постоять помедлить на пороге



***



те зеркала в которые смотрелись
мы двадцать лет назад нам рисовали
такие лица
    золотые стёкла
нам возвращали взгляды и движенья
и возвещали счастье и любовь

те зеркала в которых отразились
когда-то мы
    в каких далёких звёздах
мерцает их прозрачный хрупкий свет



***



Да и чем же ещё заниматься в такую погоду?
Сходство кончается точно в момент узнаванья,
        и было бы даже забавно
Эти явленья дополнить друг другом.
        И чем же ещё заниматься в любую погоду?
Во вселенной иной, вдоль иных берегов с жестяными ларями,
Да и мы там гуляли, в глаза букинистов и небо с надеждою глядя,
А теперь полюбили, узнав, жестяную тупую свободу
На таких берегах, что и сходство, и страх, и надежда,
        и всё же во взгляде
Узнаванье. Да и чем же ещё заниматься, примеряя походку
К тем, иным, берегам, где лари жестяные не исчезли ещё,
        может статься,
Не исчезли ещё. "...приветствует их, понятное дело,
        чем ещё заниматься в такую сучью погодку..."
Узнаванье. Глава номер пять. Жесть заморской свободы.
                    Кортасар.



***



Величье замысла и мелочность отделки
И тяготенье к небесам и жажда ласки
С тем мы сюда из небытья приплыли
Так отвердели в раковинах мира
И наши дни которые так складно
Нанизаны на нитку вечной жизни
Никто из этих бус не может вынуть
Не разорвав всех связей мирозданья



***



Унылые и мрачные подобья
Минувших вёсен. Нежности и боли
Струящийся по коже холодок.
Апрель, апрель... Уже не крик, но шёпот
Любовь срывает с губ. Хранящий нас
Беспечный бог отвлёкся на детали
Рождения весны, и наш покой
Смущают стаи осмелевших бесов
Ночных, и сквозь разрозненные тучи
Бездонный ковш Созвездия Провидцев
Нам в окна льёт безликий вечный свет.



***



Ни победные трубы, ни лёгкие крылья тоски
Не поднимут нас ввысь, и забвенье уже не обманет.
Собирая в единое целое жизни минувшей куски,
Ничего не припомнить, что в зимнем завязло тумане.
Да и что вспоминать? Как с ветвей осыпается снег?
Как в холодном безмолвье недобрый рождается опыт?
В тёплом небе ночном разметались созвездья и шепчут во сне.
Что и слушать ещё, как не этот бессмысленный шёпот.



***



И Дания, воспетая страна,
Нас прежде одолжавшая вопросом
Известным, неизвестными мечтами
И описанием игры на флейте,
Теперь нам поставляет колбасу
И маргарин. Офелия, ступай,
Наешься колбасы и маргарина,
С ума от этого сойди, умри и плавай
В унылых датских водах. Мы сплетём
Тебе венок из стеблей наших судеб,
Из датской колбасы и маргарина,
Вошедших в нашу плоть. И звуки флейты
Звучат, когда нам затыкают рот.



***



Но, становясь в торжественную позу –
Бескрылый, маленький, смешной,
                         сомненьями измученный, нехрабрый –
Ты волен жить, и противостоять морозу,
И шуровать в пространстве грязной шваброй
Своих обид и домыслов. Судьба
С тебя не спросит как с большого. Боги
        тебя не остановят гневным воплем
С своих, тобой не виданных, высот.
Ты волен жить, и пот стереть со лба,
И говорить сквозь немоту и сопли,
И быть услышан, если повезёт.


1993–1996